Разные экклезиологические подходы к разрыву Брестской унии на территории Российской империи в 1839 г.

12 (по ст. ст.) февраля 1839 г.на соборе униатского духовенства в Полоцке союз с Римом части белорусско-украинской церкви был объявлен недействительным. В результате более полутора миллионов католиков восточного обряда, проживавших на территории российского государства, вошли в состав Русской православной церкви. Полоцкий собор не был спонтанным событием. Он имел одиннадцатилетнюю предысторию. Поскольку с богословской точки зрения уния по преимуществу представляет собой экклезиологическую проблему, наиболее интересно выявить разные экклезиологические подходы, лежавшие в основании ликвидации унии,и коллизии при их применении.

Со времени массового воссоединения униатов с православными в 1795-96 гг. вплоть до 1833 г. православная церковь не проводила среди униатовцеленаправленной миссии. В глазах православных они представляли собой твердых католиков, уже практически потерянных для Восточного Христианства. Римское вероучение униатов было весомее того факта, что они продолжали практиковать восточный обряд. Такой взгляд усиливался выраженным в законодательстве отношением к унии правительства. Согласно законам Российской империи уния не выделялась в отдельную церковную общину, а составляла часть католической церкви. Вместе они относились к разряду «терпимых» вероисповеданий. Поэтому высшее церковное управление унии было объединено с высшим римо-католическим церковным управлением, и на униатское духовенство распространялись все привилегии, права и обязанности, принадлежавшие клиру латинского обряда. Более того, в Российской империи «вероисповедание рассматривалось в качестве главного отличительного признака наций, этносов и этнических групп» [1, с. 97]. Исходя из этого,белорусско-украинские униаты относились к полякам, независимо от их реальной этнической принадлежности. Все это вело к тому, что православная церковь, несмотря на желание вернуть свои прежние позиции на белорусских и украинских землях, в первой трети XIX в. к миссии среди униатов не приступала так же, как она не миссионерствовала среди польских католиков.В речи, произнесенной по случаю 25-летнего юбилея царствования Николая I, святитель Филарет Московский, посвященный во многие государственные секреты, а следовательно, с твердым знанием дела, говорил: «Правительство русское поступало с ними (т.е. униатами – А.Р.) по правилам веротерпимости. Посему, сколько должно было желать, столько же мало можно было надеяться их воссоединения с православною церковью» [15, Т. 5, с. 107 – 108].

Положение изменилось после восстания 1830-31 гг. Вооруженное выступление сторонников восстановления Речи Посполитой всколыхнуло все российское общество, заставило его обратить пристальное внимание на приобретенные от Польско-Литовского государства земли. Правительство Николая I постаралось комплексно решать вопрос об их полной интеграции. Это касалось и церковных вопросов. Поэтому вполне закономерно на волне новых общественных настроений, в русле определенно наметившейся, направленной на подрыв влияния польского костела, политики властей, в 1833 г. православнымисреди католиков восточного обряда начала проводиться миссионерская работа. Она была организована в новосозданной Полоцкой православной епархии епископом Смарагдом Кржижановским. При деятельной поддержке обер-прокурора Св. Синода С.Д. Нечаева и немногочисленных православных помещиков и чиновников в западных губернияхэта миссия вскоре захватила все православные епархии на территории которых проживали униаты.

Обращение униатов под руководством преосвященного Смарагда осуществлялось исходя из общих православных экклезиологических взглядов: церковь, хранящая неповрежденную христианскую Истину, одна и это – Вселенская Православная Церковь; подчинение римским первосвященникам не является необходимым условием спасения. Поскольку к униатам относились как к католикам и полякам, хотя и второго сорта из-за практикуемого ими восточного обряда и непольских этнических корней (владыка Смарагд называл белорусов-униатов «белорусскими поляками»[14, с. 455], а греко-католических священников «униатскими ксендзами»[14, с. 456]), то они принимались в Церковь на основании недвусмысленно выраженного личного желания по третьему чину [12, с. С. XXXIII], т.е. отречением от прежнего заблуждения, раскаянием в личных грехах, исповеданием православного Символа веры, особых молитвословий и епископского разрешения от грехов [2, с. 476]. Чтобы реализовать этот порядок православные миссионеры непосредственно обращались к греко-католическим священникам и простым верующим-униатам с проповедью православия и предложением присоединиться к Русской церкви. Такой подход не может подвергнуться критике.В то же время, по воспоминаниям современников, работа с униатами православных миссионеров, в число которых вместе с духовными лицами входили государственные чиновники, часто носила формальный характер и вызывала нарекания из-занечистоплотности методов убеждения людей.

В экклезиологическом подходе организованной владыкой Смарагдом миссии содержалась изрядная доля противоречия, т.к. униаты при католическом вероисповедании все-таки практиковали восточный обряд, и их предки некогда были православными. Наконец, несмотря на близость к полякам поляками они не являлись. Это Полоцкий преосвященный хорошо понимал, поэтому в обращениях к униатам называл их «полуправославными» [14, с. 457], что свидетельствует об его настоящем, а не официальном экклезиологическом взгляде на греко-католиков. С одной стороны, это питало его надежды на успех миссии. С другой стороны, какого-то особого подхода для обращения униатов он придумать не сумел, да и, по-видимому, не считал нужным придумывать.

Православная миссия в белорусских губерниях проходила в труднейших условиях подавляющего религиозно-культурного и экономического господства римского католицизма и полонизма. Поэтому ее результаты были наибольшими в имениях православных помещиков и там, где управляющими имений были православные. В местах, где всеобъемлющее влияние на простой народпринадлежалокатолической шляхте, а таких мест было неизмеримо больше, православная миссия, как правило, успеха не имела. Тем не менее миссионерские усилия епископа Смарагда принесли достаточно большие плоды: в 1833 г. из унии в Православие обратилось до 30 000 человек, в 1834 г. 35 297 человек, в 1835 – 44 398, в 1836 – 46 777 [9, л. 22].

Миссия под руководством Полоцкого преосвященного Смарагда имела печальную судьбу. Сначала она была существенно ограничена составленной по инициативе правительства святителем Филаретом Московским инструкцией под названием «Мысли и советы для православных архиереев, которых паствы сопредельны с разномыслящими в вере и уклонившимся от православия»^[1]. Затем эта миссия неожиданно оказалась полностью остановлена в самом начале 1837 г. В «благодарность» за присоединение к православию более 150 000 греко-католиков преосвященный Смарагд был удален из мест компактного проживания униатов. Объясняется это тем, что его деятельность вошла в противоречие с проектом общего возвращения российских униатов в православие, который осуществлялся с 1828 г. и о котором ни православный Полоцкий епископ, ни обер-прокурор Св. Синода С.Д. Нечаев не были поставлены в известность до середины 1834 г.Этот проект тоже строился направославномэкклезиологическом основании, но при его реализациииспользовался совершенно другой подход.

Идея общего воссоединения российских греко-католиков целиком принадлежала молодому униатскому священнику – прелату Иосифу Семашко, который разочаровался в католицизме и в 1827 г. начал предпринимать шаги для личного перехода в православие. До него ни представители российской высшей власти, ни православное духовенство не видели возможности полностью ликвидировать унию. В царствование Александра I правительство, отвечая на требования униатского митрополита Ираклия Лисовского, а также сторонников конфессиализации унии, собравшихся в Брестском епархиальном капитуле, лишь пыталось препятствовать латинскому прозелитизму и старалось помочь греко-католикам обустроить церковную жизнь в непривычных для них новых общественно-политических условиях. В первые годы правления Николая I наметилось стремление к полной интеграции приобретенных от Речи Посполитой территорий с остальной частью империи. В его русле униипопытались вернуть внешние черты Восточной церкви, во многом ею к тому времени утраченные. Новыйвзгляд правительства на греко-католицизм нашел отражение в указе от 9 октября 1827 г., направленном ослабление латинизаторского базилианского ордена и очищение униатского богослужения от латинских наслоений. Но этим дело и ограничивалось. О призыве униатов к православию речи не шло.Их деполонизация и делатинизация считались вполне приемлемым результатом. В таких условиях на историческую сцену выступил Иосиф Семашко, будущий архиерей-воссоединитель, митрополит Литовский и Виленский.

Мысль о том, что униатская церковь в полном составе может вернуться к православному вероисповеданию и воссоединиться с Русской церковью впервые была высказана владыкой Иосифом в записке от 5 ноября 1827 г. под названием «О положении в России униатской церкви и средствах возвратить оную на лоно церкви  православной». Эта мысль облекалась в очень осторожную форму, т.к. автор не был уверен в решимости правительства вмешаться в церковные дела и полностью уничтожить греко-католицизм. Несмотря на это в записке от 5 ноября в общих чертах описывались те церковно-административные мероприятия, которыми можно было бы добиться общего воссоединения униатов с православными.

Замысел митрополита Иосифа опирался на его твердую убежденность в истинности Восточной Церкви, а также уверенность в том, что католицизм восточного обряда не соответствует ни религиозным, ни в широком смысле историческим интересам белорусов и украинцев.Этот замысел предусматривал участие властей и в нем использовался иерархический принцип. Согласно мнению митрополита Иосифа, чтобы разорвать союз с Римом, правительству нужно было провести реформы униатских церковных институтов.Преобразованияпреследовали следующие цели: 1) введение канонической автономности унии, подразумеваемой православной стороной при подготовке Брестского собора 1596 г.; 2) преодоление накопившихся во всех областях жизни греко-католической церкви проблем (их было очень много[11]); 3) максимально возможное ограждение униатского клира от влияния латинского духовенства и высшего католического общества; 4) приближение униатской церкви к Православию в церковно-административной сфере и области духовного образования.

Несложно заметить: с экклезиологической и канонической точек зрения достижение первых двух целей вело к оздоровлению униатской церковной общины и появлению некоторой доли ее независимости от Рима. Достижение последних двух целей создавало обстановку, способствующую пробуждению среди священников религиозной неудовлетворенности католицизмом и исторической памяти о православии, как спасительной святыне предков^[i]. Это должно было привести к возрождению в их среде православного мировоззрения и духовной практики, что неизбежно соответствующим образом повлияло бы на простой народ. По мысли будущего Литовского митрополита, самостоятельная крепкая хорошо управляемая униатская церковная община могла при создании определенных условий в полном составе пойти на сближение с Православием, отказаться от унии и вернуться в свое древнее исповедание. Его замысел возвращения части белорусской и украинской церкви к православному исповеданию заключался в том, чтобы подтолкнуть униатские епископат и клир к убеждению: только в Восточной Церкви хранится неповрежденная христианская Истина и религиозный интерес народа состоит в возвращении в лоно Православия. Владыка Иосиф самостоятельно пришел к этому выводу и предлагал государственной власти организовать в унии такую обстановку, чтобы к нему пришло все греко-католическое духовенство.

Т.о., прямое воздействие православных миссионеров ни на униатский клир, ни на широкие массы верующих не предусматривалось. Православная церковь в этом деле оставалась в стороне. Благотворными для церковного организма унии реформами правительство должно было дать толчок для свободного движенияуниатского духовенства к православию, а затем в течение 10 – 15 лет терпеливо ожидать плодов своих действий [3, Т. 1, с. 487 – 488].

В этом экклезиологическом подходе вызывает нарекание обязательное участие государственной власти.Однако владыка Иосиф руководствовался не «казенным верноподданничеством», как это слишком часто представляют, а глубоким убеждением. Согласно его точке зрения, национальные правительства должны проявлять заботу о духовной жизни людей и, не вмешиваясь в вероучительную и сакраментальную строну церковной жизни, содействовать развитию народной религии, исправлять ее недостатки. Унию он как раз считал недостатком, от которого нужно избавиться. Такой взгляд на отношение государства к церкви владыка приобрел в Главной католической семинарии при Виленском университете, где основные богословские дисциплины преподавались в духе австрийской национально-религиозной политики конца XVIII в., получившей название иосифизма.Показательно, что такие же воззрения во время обучения в Европе в конце XVIII в. приобрел митрополит С. Богуш-Сестренцевич, который в результате был сторонником автокефалии католической церкви в России и стремился добиться государственного протектората над ней [6, с. 35 – 36]. Так что убеждения, позволившие высокопреосвященному Иосифу обращаться в вопросе ликвидации унии к правительству, вполне соответствовали направлению передового европейского просвещения той эпохи.

Экклезиологический подход митрополита Иосифа к общему воссоединению был единственно возможным в условиях экономической угнетенности простого народа, религиозно-культурного и морального господства полонизма и латинства. Поскольку при создании условий для эволюции униатов в православных не предусматривалось вмешиваться в вероучительную и богослужебную стороны церковной жизни, не говорилось о решительном обрыве канонической связи с Римом, не подразумевалось нарушение сложившихся столетиями церковных традиций, то противники воссоединения проигрывали дело изначально. Они ничего не могли возразить сближению с православием ни с догматической, ни с литургической, ни с канонической точек зрения. Поэтому ничего не могли остановить. В этом была сила плана владыки Иосифа. Его слабость состояла в слишком большой надежде на последовательность и терпение российского правительства, которое до той поры в отношениях с католиками обоих обрядов не отличалось ни тем, ни другим.

Предложение прелата Иосифа разорвать унию, высказанное в записке от 5 ноября 1827 г. под названием «О положении в России униатской церкви и средствах возвратить оную на лоно церкви  православной», вызвало живой отклик Николая I, который сразу же принял решение дать ход воссоединительному проекту[3, Т. 1, с. 55]. Император поручил заниматься подготовкой разрыва унии товарищу министра народного просвещения Д.Н. Блудову, проявившему в отличие от самого министра народного просвещения А.С. Шишкова большой энтузиазм при знакомстве с запиской Семашко от 5 ноября [4, с. 13].

На первый взгляд заинтересованность высшей власти делало успешное осуществление предложенного владыкой Иосифом проекта уничтожить унию предопределенным. Однако, с одной стороны, по разным объективным и субъективным причинам императору Николаю I не удалось подвести под воссоединительный проект соответствующую его масштабу организационную базу. Все униатское дело было отдано в руки одного чиновника далеко не самого высокого ранга, что подвергало его слишком большой зависимости от личностного фактора и разного рода обстоятельств.С другой стороны, высшая власть империи не проявила в униатском деле необходимой энергии. С 1828 по 1830 г. была законодательно оформлена реформа унии, проведены наиболее важные мероприятия церковно-административного характера. В дальнейшем предстояла сложная, рассчитанная на долгие годы работа по внедрению нового порядка и перевоспитанию духовенства. Однако после восстания 1830-31 гг. подготовка общего воссоединения оказалась остановлена. До начала 1834 г. в рамках этого проекта практически не предпринималось никаких шагов.

Охлаждение власти к униатской проблеме заставило митрополита Иосифа выступить с коррекцией плана воссоединения. В 1832 г. он  сделал предложение, которое учитывало сложившиеся внутри унии после реформ условия, но меняло экклезиологическую тактику проекта. В записке от 26 июля 1832 г. «О ходе униатского дела» владыка заявил, что для благополучного завершения воссоединения необходимо подчинить униатскую церковь православной духовной власти посредством передачи дел Греко-униатской духовной коллегии в ведомство Св. Синода. При этом униатский митрополит Иосафат Булгак должен был стать постоянным членом Св. Синода.

Смысл нового предложения сводился к тому, чтобы через теснейшее соединение униатов с православными достичь постепенного и незаметного растворения греко-католиков в Православии. Подчинение Греко-униатской коллегии православному высшему церковному управлению, по мысли владыки, должно было произвести такой эффект: «Существование коллегии не воспретит Святейшему Синоду делать и непосредственные предписания прежде архиереям, а после и консисториям греко-униатским – сии предписания, если особенно пользоваться вначале благоприятными случаями, будут для них лестны и нечувствительно приведут коллегию в совершенное забвение. Она тогда, выбытием из обращения или обращением членов к другому назначению, сама собою закроется, и Святейший Синод станет управлять беспрепятственно греко-униатскими епархиями наравне с греко-российскими… Униаты, составляющие две нынешние епархии, рассеяны по десяти губерниям, из коих в шести имеются епархии греко-российские. Можно будет еще и при существовании греко-униатской коллегии, подчинить постепенно униатские церкви сим шести епархиям, оставив только с начала на воле духовенства относиться к униатским архиереям в нуждах совершенно духовных, именно: за великим миром и посвящением в духовный сан. Отдаленность, ласковое обращение православных духовных начальств и другие, совокупно с сим действующие преобразовательные меры, заставят их самих вскоре отказаться от сего права. Таким образом половина униатов отойдет в ведение греко-российских архиереев… Тогда уже и сии две епархии (униатские Белорусская и Литовская – А.Р.) можно будет включить в число греко-российских, назначив к ним архиереев православных, или униатских, к греко-российской церкви совершенно присоединившихся, и вместе с сим подчинить им греко-российские церкви, в пределах сих двух епархий имеющиеся. Между тем, с подчинением Святейшему Синоду греко-униатской коллегии, обе униатские семинарии также уездные училища отойдут в ведомство комиссии духовных училищ. Тут воспитание получит самое деятельное участие в преобразовании униатского духовенства. Нынешние греко-унитские учебные заведения заместятся постепенно учителями из воспитанников греко-российских духовных академий. Униатское духовное юношество рассеется по учебным заведениям восьми греко-российских епархий и трем академиям, и, смешанное в столь огромной массе православных, необходимо должно совершенно измениться и верою и образом мыслей» [3, Т. 1, с. 601 – 602]. На полное растворение униатов в православии, по предположению владыки, требовалось не более трех или четырех лет [3, Т. 1, с. 602].

Т.о., если первоначально православная церковь не должна была участвовать в подготовке воссоединения, то теперь ее роль становилась решающей. Такая перемена преследовала следующие цели: во-первых, сделать проект менее подверженным колебаниям настроений властей; во-вторых, ускорить приближение воссоединения.

Предложение митрополита Иосифа не было одобрено императором. Все оставалось на прежних основаниях. В такой ситуации появилась и начала активно развиваться организованная епископом Смарагдом православная миссия.По мнению преосвященного Иосифа, усилия православных миссионеров могли затронуть лишь малую часть униатов, прежде всего крестьян, принадлежавших православным помещикам, а остальных невозвратно оттолкнуть в латинство, что для проекта общего воссоединения означало полный провал. Поэтому в записке от 25 октября 1833 г. «О ходе униатского дела и о частном присоединении униатов православным духовенством» митрополит Иосиф подверг жестокой критике деятельность епископа Смарагда и повторил предложение подчинить Греко-униатскую духовную коллегию Св. Синоду. Николай I вновь дал отрицательный ответ. Не обращая внимания на это, митрополит Иосифв начале 1834 г. по собственной инициативе начал проводить на иерархические должности людей разделявших его взгляды, которых оказалось достаточно много, а также приступил к проведению литургической реформы. Она, по его мнению, обязательно должна была предварить передачу униатов в ведение православного высшего церковного управления.Наконец, с этого времени архиерей-воссоединитель лично и через своих единомышленников начал процесс убеждения униатских священников в истинности православия и необходимости присоединиться к нему. То есть он был уверен, что в сложившихся обстоятельствах его подход является единственно правильным.

Столкновение разных экклезиологических подходов к разрыву унии не остался незамеченным Николаем I. Однакоон не решился сделать выбор в пользу одного из них. Вместо этого он постарался в 1834 г. ограничитьревность православных миссионеров,а для согласования разных точек зрения на решение униатской проблемыв 1835 г. им по совету святителя Филарета Московского был создан Секретный комитет по униатским делам, состоящий из духовных и светских лиц.

Работа Секретного комитета оказалась бесплодной. Слишком противоположные экклезиологические взгляды были у владыки Иосифа, поддерживавшего его Д.Н. Блудова и сторонников частных присоединений, возглавляемых обер-прокурором Св. Синода С.Д. Нечаевым. Найти компромисс оказалось невозможно. Для Семашко следствием работы в Секретном комитете стало еще более ясное осознание того, что без приведения в жизнь в полном объеме его предложения 1832 г. воссоединить униатов нельзя.Исходя из этого он пользовался всякой возможностью, чтобы униатская церковь была передана под управление Св. Синода. Уступая этим требованиям 1 января 1837 г. Николай I решился передать Греко-униатскую духовную коллегию в ведомство Пр. Сената и поручить воссоединительный проект новоназначенному обер-прокурору Св. Синода Н.А. Протасову. Это была полумера, но она все-таки давала надежду на координацию действий между стремящимися к воссоединению униатами и православным духовным начальством.

Передача воссоединительного проекта в руки Н.А. Протасова позволила епископу Иосифу вновь представить свое видение проблемы и попытаться реализовать в полном объеме замысел растворения унии в Православии. Для этого 4 января 1837 г. он подал обер-прокурору записку «О положении униатского дела и способах доведения оного к предположенной цели». В этом документе владыка, помимо прочего, описал три пути окончательной ликвидации унии. Первый: «Главным распоряжением – объявить общее присоединение униатов  к православной церкви» [3, Т. 2, с. 3]; второй: «Продолжать начатое православным духовенством миссионерское обращение униатов» [58, Т. 2, с. 4]; третий: «Развернуть во всем пространстве начатое уже подчинение униатского духовенства православным духовным начальствам» [3, Т. 2, с. 4]. Первый путь Семашко из тактических соображений назвал «по своей решительности» [58, Т. 2, с. 3] самым лучшим, но неприемлемым. Дело в том, что это требовало «резких и сильных средств со стороны правительства» [3, Т. 2, с. 3], иначе говоря, репрессий, неизбежно ведущих к уходу большинства греко-католиков в римский обряд, а значит,полному провалу общего воссоединения. Второй путь, по его мнению, вызовет «волнение и беспокойство умов на неопределенное, вероятно, долгое время» [3, Т. 2, с. 4]. Впрочем, в этом случае склонные к воссоединению униатские епископы могут косвенным и незаметным образом помочь православным миссионерам, удерживая униатов от перехода в чистое латинство. Наконец, третий путь – это реализация в полном объеме предложений 1832 г. Преосвященный Иосиф видел в них меру, которая «исключает важные неудобства обеих предыдущих, соединяя в себе совершенно все их выгоды» [3, Т. 2, с. 4]. Одновременно владыка указал на то, что православная миссияиграет на руку латинянам, которые, в ответ тайно переводят униатов в римский обряд. По его данным, косвенно полученным из анализа статистики министерства внутренних дел, касающейся численности народонаселения западных губерний, в Белорусской епархии только за 1834 г. униаты лишились в пользу латинства не менее 25 000 человек [3, Т. 2, с. 3], в основном детей униатских родителей, крещенных в костелах. То есть громко рекламируемые миссионерские успехи епископа Смарагда симметрично уравновешивались успехами римлян, совершенно покрытых молчанием.

Н.А. Протасов отнесся к записке Иосифа Семашко с полным вниманием. Особенно его встревожили данные о продолжающемся размывании унии латинским духовенством. В июне 1837 г. по его ходатайству епископ Смарагд был переведен из Полоцка на Могилевскую кафедру. С его уходом из региона компактного проживания униатов частные присоединения практически прекратились. Они продолжались лишь по инерции и составили в 1837 г. только 2500 человек в имениях православных помещиков [18, с. 251 – 257]. В итоге в 1837 г. препятствие воссоединительному проекту в виде прямой православной миссии было устранено.

В то же время смена руководителя проекта не принесла ожидаемых владыкой перемен. Н.А. Протасов, в отличие от Д.Н. Блудова, был человеком решительным, но в то же время он не видел в епископе Иосифе своего советника и помощника. Более того, Протасов, который, по мнению И. Филевича, был «питомец и слуга иезуитов», «держал себя очень двусмысленно по отношению к преосвященному Иосифу» [16, с. 314]. Недоброжелателем владыки также оказался сочувствующий католикам ближайший сотрудник обер-прокурора К.С. Сербинович. Показательны его заметки на отчет Иосифа Семашко об обозрении униатских епархий в 1837 г. Сербинович не только подверг критике практически все положения отчета, но и сделал такое замечание: «Епископу Иосифу духовенство не только не имеет доверия, но даже питает ненависть» [9, л. 115]. В целом владыка не сумел сделать Протасова своим единомышленником. Он постоянно пытался доказать обер-прокурору необходимость приведения в действие всего комплекса предложений 1832 г., но не сумел ничего добиться. С начала 1837 по конец 1838 г. проект общего воссоединения окончательно остановился. Прекратились и заседания Секретного комитета. Протасов не прислушивался к советам владыки Иосифа и старался помимо него собирать необходимую информацию через других епископов и посылая в униатские епархии своих доверенных лиц, например камергера В. Скрипицына [10, л. 1 – 24]. Только сведения о готовности священников Литовской епархии перейти в православие, подкрепленные их личными подписками, собранными владыкой Иосифом, волнения духовенства в Белорусской епархии в 1838 г. и общее мнение всех посвященных в дело высокопоставленных лиц заставили Протасова бесповоротно поставить вопрос об окончательном решении униатской проблемы. Спрошенный по этому поводу, преосвященный Иосиф 1 декабря 1838 г. вновь высказался за подчинение Греко-униатской коллегии Св. Синоду и постепенному растворению униатов в Православии. Он не видел другого пути, был против созыва собора униатского духовенства, считая его излишним. За соборное решение высказался святитель Филарет Московский, полагавший такую форму возвращения к православному исповеданию более экклезиологически обоснованной и опасавшийся, что часть униатского духовенства может воспротивиться воссоединению, спровоцировав волнения в крае. В конце декабря 1838 и в начале января 1839 г. на заседаниях Секретного комитета, состав которого был полностью изменен и в котором теперь не присутствовал ни один представитель ни униатского, ни православного духовенства, что со всей очевидностью раскрывает настоящее отношение обер-прокурора Протасова, председательствовавшего в нем, к униатскому делу, был принят план окончательного воссоединения, предложенный святителем Филаретом. Предложение епископа Иосифа члены Секретного комитета отвергли[8, л. 1 – 18 об].

Создается впечатление, что окончательное воссоединение совершилось не по замыслу архиерея-воссоединителя. Но это только на первый взгляд. Полоцкий собор оказался громким событием, но он не поставил окончательную точку. После него не произошло всенародное объявление о разрыве унии. Этот факт служит поводом для разного рода спекуляций в исторической литературе и, действительно, выглядит очень странно. Но все становится на свои места, если обратить внимание на то, что фактическим воссоединением стала передача Греко-униатской духовной коллегии в ведение Св. Синода, после чего последовал растянувшийся на весь 1839 и 1840 г. процесс растворения униатов в православии. Он выразился, помимо прочего, в том, что многих священников и в Литовской, и особенно в Белорусской епархиях убеждали в необходимости воссоединения и брали от них подписки о желании присоединиться к православной церкви и в 1839, и даже в 1840 г. Церковно-административное перераспределение приходов между древлеправославными и воссоединенными кафедрами продолжилось вплоть до 1841 г. Народу до начала октября 1839 г. вообще не объявляли, что он отныне православный. Все вместе это свидетельствует о том, что план владыки Иосифа от 1832 года, заключавшийся в растворении униатов в Православии, отвергли, но после Полоцкого собора на практике был осуществлен именно он. Правда, в ускоренном и искаженном виде. Издержкой последнего стала высылка их западных губерний 40 униатских духовных лиц, недостаточно убежденных в религиозной справедливости ликвидации унии [7, л. 43].

Итак, ликвидация унии в Российской империи осуществлялась на основании общей православной экклезиологии. В то же время существовали разные подходы, которые в разной степени соответствовали реалиям жизни униатской церкви. Первый состоял в прямой православной миссии. Он был наиболее приемлем для православного экклезиологического сознания, но вел к очень незначительным успехам и окончательной потере для Восточного Христианства значительной части белорусско-украинской церкви. Это было замечено правительством, в результате чего миссия православной церкви была остановлена. Второй подход предусматривал общее воссоединение униатов с православными. Он реализовывался как церковно-государственный проект, инициатива появления которого целиком и полностью принадлежитмитрополиту Иосифу Семашко.В рамках этого проекта владыка Иосиф пытался реализовать два замысла разрыва унии. Они были генетически связаны, не противоречили друг другу, но отличались некоторыми сторонами подхода к делу. Замысел 1827 г. состоял в создании с помощью реформ греко-католических церковных институтов таких условий, которые должны были способствовать постепенному свободному перерождению униатского клира в православный. Замысел 1832 г. заключался, если так можно выразиться, в подталкивании униатских духовных лиц к православию посредством подчинения высшего церковного управления унии высшему церковному управлению Русской православной церкви. Это вело к тесному контакту униатского и православного духовенства, за которым неизбежно следовало незаметное, ненасильственное растворение католиков восточного обряда в господствующем вероисповедании. Причина необходимости корректировать планы состояла в неопределенности позиции императора Николая I по отношению к униатам. Из нее вытекал не соответствующий масштабу проекта организационный подход. Замысел 1827 г. удалось реализовать только в первой его части – реформировании церковных институтов унии. Замысел 1832 г. официально не был принят, но его, из-за отсутствия действенной альтернативы, правительству пришлось осуществить уже после Полоцкого собора в ускоренном темпе и с неизбежными искажениями. Складывается впечатление, что с 1830 по 1839 г. у посвященных в дело высокопоставленных государственныхсановников не было не только конкретного плана разрыва унии, но и ясного представления, что с унией делать. Все попытки выработать такое представление оказались несостоятельными. В итоге только благодаря энергии, твердости, личной инициативе и последовательности митрополита Иосифа был реализован его экклезиологический подход к разрыву унии. Только благодаря этому подходу уния в пределах Российской империи в 1839 г. перестала существовать.

1. Бендин, А. Религиозная толерантность в Российской империи как этнообразующий и консолидирующий фактор (вторая половина XIX – начало XX вв.) / А. Бендин // Кафоликия: сборник научных статей / под ред. А.В. Данилова. – Минск: Тессей, 2003. – С. 96 – 109.
2. Вениамин, Архиепископ Нижегородский и Арзамасский. Новая Скрижаль или объяснение о Церкви, о Литургии и о всех службах и утварях церковных: в 2 т. / Архиепископ Нижегородский и Арзамасский Вениамин. — Москва: Русский Духовный Центр, 1992. — Т. 2. — 256 с.
3. Иосиф, (Семашко), митрополит. Записки Иосифа митрополита Литовского, изданные Императорскою Академиею Наук по завещанию автора: в 3 т. / И. Семашко, митрополит. – Санкт-Петербург: Типография императорской Академии Наук, 1883.
4. Коялович, М.О. Записки Иосифа, митрополита Литовского, изданные Академиею наук по завещанию автора. Три тома / М.О. Коялович. – Санкт-Петербург: Типография «Журнала Министерства народного просвещения», 1884. – 12 с. – Прил.: Записки Д.Н. Блудова и письмо к нему М.Н. Муравьева об ускорении дела воссоединения.
5. Носко, М. Униатская церковь в начале XIX века и подготовка к воссоединению с Православием: дисс. … канд. богословия / М. Носко, Московский Патриархат; Белорусская Православная Церковь; Минская Духовная Академия им. Свт. Кирилла Туровского, каф. Церковной Истории. – Жировичи, 2000. – 158 с.
6. Попов, М.А. Митрополит С. Богуш-Сестренцевич: роль в формировании правительственной политики по отношению к Римско-католической церкви на белорусских землях (конец XVIII – первая четверть XIX в.): дис. … канд. истор. наук: 07. 00. 02 / М.А. Попов. – Минск, 2007. – 150 с.
7. РГИА в Петербурге. – Фонд 1661. – Оп. 1. – Д. 415. Журнал заседания Синода по вопросу воссоединения униатов с Православной церковью, с указами Синода епископам Западных губерний по осуществлению воссоединения (и черновые заметки Сербиновича по подготовке текста указов). Письма из Витебска о ходе воссоединения.
8. РГИА в Петербурге. – Фонд 1661. – Оп. 1. – Д. 416. Журнал заседаний секретного комитета «для совещания о мерах касательно воссоединения грекоуниатской церкви с православной» с инструкцией ген.-губернаторам западных губерний по осуществлению этих мер. Постановление Высочайше утвержденного Секретного Комитета для совещания о мерах касательно воссоединения униатской церкви. 1838 г. декабря 22 и 26.
9. РГИА в Петербурге. – Фонд 1661. – Оп. 1. – Д. 418. Проект Инструкции Генерал-Губернаторам западных губерний в связи с проведением мероприятий по воссоединению грекоуниатов с православной церковью (с заметками Сербиновича К.С.) и записки Сербиновича К.С. и др. лиц по этому поводу с изложением истории унии.     
10. РГИА в Петербурге. – Фонд 796. – Оп. 8. – Д. 24165. О командировании в Западные губернии с особым поручением состоящего за обер-прокурорским столом в Святейшем Синоде Камергера Скрипицына.
11. Романчук, А., священник. Греко-католическая церковь в пределах Российской империи в первой трети XIX в.: проблемы и перспективы / А. Романчук, священник // Церковно-исторический вестник. – 2008. – № 15. – С. 56 – 83.
12. Сидоров, А.И. Преосвященный Илларион (Троицкий) как богослов и церковный ученый / А.И. Сидоров // Архиепископ Владимир (Троицкий). Очерки из истории догмата о Церкви. – Москва: Грааль, 1997. – С. XVI – XLI.
13. Смолич, И.К. История Русской Церкви 1700 – 1917: в 2 ч. / И.К. Смолич. – Москва: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского мон-ря, 1997. – Ч. 2. – 799 с.
14. Уния в документах: Сб./сост. В.А. Теплова, З.И. Зуева. – Минск: «Лучи Софии», 1997. – 520 с.
15. Филарет, (Дроздов), митрополит. Собрания мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского по учебным и церковно-государственным вопросам, издаваемое под редакциею преосвященного Саввы, архиепископа Тверского и Кашинского: в 7 т. / Ф. Дроздов, митрополит. – Санкт-Петербург; Москва: Синодальная типография, 1885 – 1887.
16. Филевич, И. К 50-летию воссоединения западно-русских униатов / И. Филевич // Русский вестник. — — № 7. – С. 1-24. 197
17. Шабатин, И. Из истории воссоединения белорусских униатов / И. Шабатин // Журнал Московской Патриархии. – 1949. – № 8. – С. 37 – 49; 1951. – № 2. – С. 35 – 47; № 6. – С. 59 – 63; № 10. – С. 47 – 54; № 11. – С. 51 – 60.   
18. Шавельский, Г., протопресвитер. Последнее возсоединение с православною церковию униатов Белорусской епархии (1833–1839 гг.) / Г. Шавельский. – Санкт-Петербург: Типография «Сельского вестника», 1910. – 380 с.

[1]В этом документе рекомендовалось миролюбивое отношение к католикам и униатам, а в случае противоборства с их стороны действиям православного духовенства, архиереи, не вступая ни в какие пререкания, должны сообщать о случившемся обер-прокурору Св. Синода. С присоединениями униатов к православию  было рекомендовано не торопиться. Особо желательными считались переходы священников в месте со своими прихожанами. В новоприсоединенных приходах  разрешалось оставлять некоторые особенности униатского обряда: униатская священническая одежда и бритье бород.[17,- 1951. – № 10. – с. 52; 5, с. 81 – 86; ср. 13, с. 337 – 338)].

[i] Иосиф, (Семашко), митрополит. Указ. соч. Т. 1. – С. 55.